Смотреть больше слов в «Большом российском биографическом словаре»
Айхенвальд, Юлий Исаевич, талантливый критик. Родился в 1872 году; сын популярного в Одессе раввина. В 1892 году окончил курс в Новороссийском университете по историко-филологическому факультету, получив золотую медаль за сочинение "Эмпиризм Локка и рационализм Лейбница". Поселившись в Москве, был секретарем Философского общества и редакции "Вопросов философии и психологии". Читает лекции по истории русской литературы на московских женских педагогических курсах, в университете имени Шанявского и на высших женских курсах (Герье). Часто, с большим успехом, читает публичные лекции в Москве и провинции. С 1895 года поместил ряд статей и рецензий в "Вестнике Воспитания", "Вопросах философии и психологии", Словаре Граната, "Курьере", "Научном Слове", петербургском "Слове" (критические фельетоны), в "Истории русской литературы XIX века" Овсянико-Куликовского, в собрании сочинений Пушкина под редакцией Венгерова и других. Особенно деятельное участие принимал в "Русских Ведомостях", где в 1895 - 1902 годах вел философскую библиографию, и в "Русской Мысли", где с 1902 года давал обзор драматического театра, а в 1907 - 1908 годах был членом редакции. Литературные характеристики А. вышли отдельным изданием под заглавием "Силуэты русских писателей", I выпуск в 1906 году (М., 2-е дополненное издание, М., 1908), II - в 1908 году (2-е исправленное издание, М., 1909), III - в 1910 году. Статьи педагогические и философские собраны под заглавием "Отдельные Страницы" (М., 1910). Отдельно вышли также книжка "Пушкин" (М., 1908) и брошюра "Валерий Брюсов" (М., 1910). Первые два выпуска "Силуэтов" удостоены Академией Наук в 1909 году почетного отзыва. А. переведена сказка Апулея "Амур и Психея" ("Пантеон Литературы", 1895); под его редакцией вышли книги Эллен Кей, "Век ребенка" (М., 1905), Ланге, "Женский вопрос", Маймона, "Введение в современную эстетику" (1909). С 1899 года в переводе и под редакцией А. выходит полное собрание сочинений Шопенгауэра. "Силуэты русских писателей" отводят А. заметное, весьма своеобразное место в современной критике.Общепризнанными можно считать его достоинства как замечательного стилиста. У него несомненно блестящий, образный слог; его статьи нечто вроде критических стихотворений в прозе. Отсюда известная их вычурность. Приподнятость А., однако, органически и свободно вытекает из его восторженного отношения к литературе. Те писатели, которых он любит, представляются ему пророками; каждое слово их полно священного значения, о них надо говорить молитвенно. Статьи А. являются попытками создания у нас чисто импрессионистской критики, задачи которой не столько истолковать автора, сколько передать впечатление, произведенное им на критика. Свои статьи о Пушкине А. так и называет "Отклики Пушкину". С этим крайним субъективизмом, в конце концов, можно было бы помириться как с особого рода творчеством. Но А. претендует и на объективное значение; ему кажется, что он рисует хотя и силуэтные, но все-таки портреты. Между тем, его силуэты нередко теряют всякое сходство с оригиналом, и это, главным образом, потому, что А. - историк литературы, намеренно игнорирующий историю. А. исходит из того, что искусство есть нечто абсолютно самодовлеющее и потому сознательно отказывается от анализирования писателя в связи с условиями места и времени. Опираясь на авторитет немецкого эстетика Меймана, А. желает убедить русского читателя, воспитанного на отзывчивости к этико-социальным запросам в искусстве и критике, что "великие мастера и их великие ценители не только не служат продуктами своей эпохи, не только не подчиняются ей, а, наоборот, часто выступают в резкой противоположности к ней и к современному обществу"; "художник, который делается рабом социальных запросов, унижает этим и свое искусство, и самое общество". Вследствие такого отношения к общественности, А. столь же тенденциозен, как и самые крайние из защитников утилитарного искусства. Для А. сатирик, бытовик, общественник, будь это сам Тургенев, заранее осужден. "Настоящее" художественное творчество интересуется только созерцанием природы, проблемами страстей и... отношением к Богу. На религиозные вопросы враждебное отношение А. к идейности не распространяется. - Лучше всего удался А. Пушкин, потому что он для него "божественный". Красиво передано А. "сладкое" очарование "Бахчисарайского фонтана", интересны замечания о "Скупом рыцаре", "Моцарте и Сальери". Слабее характеристики "Бориса Годунова" и "Евгения Онегина", именно потому, что здесь главную роль играют быт и реальная действительность. - Отдельные тома "Силуэтов" не однородны по общему тону. Благодаря первым "Силуэтам", за А. установилась репутация критика, "обсахаривающего" тех писателей, к которым относится хорошо. Это совершенно верно. Но уже во II т. "Силуэтов" А. с тою же неумеренностью, с которою он в I т. расточал похвалы, становится крайне нетерпимым по отношению к творчеству идейно-общественному, а в III т. резко отрицательные характеристики даже преобладают. В I т. очень содержательны этюды о Баратынском , Тютчеве , Гоголе , Лермонтове , Гаршине , Чехове . С особенною теплотою говорит А. о Чехове, в котором усматривает не столько пессимизм, сколько задушевную жалость ко всему несовершенному. В своем стремлении во всем отыскать элементы гармонии, критик усмотрел и в Лермонтове, в последние годы его жизни, "просветленное примирение с миром". Лермонтов познал смирение; он не гордый и не злой, он был только несчастен. "Тихая муза" Гаршина привлекает А. тем, что она дает так много "примирительных моментов" в изображении вековечной борьбы между добром и злом. "Неутомимая гуманность" Короленко умиляет критика, но он не отдает ему всей полноты своих симпатий, потому что в произведениях Короленко слишком много человека, и "не чуется космоса"; нехорошо, что он слишком ясен, что "ему чужд всякий мистицизм". Во II томе "Силуэтов" А. интересны характеристики Майкова , Щербины , Фета , Полонского ; полна истинного восторга, хотя в общем ничего нового не дает, характеристика Толстого ; замечательна колоритная статья о Достоевском . Безгранично высоко ставит А. Достоевского - на самую вершину мировой литературы; но, с восторгом созерцая нечеловеческую силу его духовной личности, он, вместе с тем, полон ужаса пред теми безднами греха и неверия, которые вскрыты его творчеством. Достоевский для него "писатель-дьявол", все его творчество - "собственная психология в лицах; все это - больное откровение его беспримерной души... Вопреки общепринятому взгляду можно думать, что Достоевский - великий атеист, не христианин, а именно антихрист". Тягостное впечатление производят статьи об Островском и Тургеневе . Тут стремление выбросить из истории литературы исторический элемент жестоко отомстило критику. Что сказать о характеристике Тургенева, в которой буквально ни одним словом не упомянуто об общественном значении "Записок охотника", "Рудина", "Накануне" и др.? Получился Тургенев без Тургенева. А. не стесняется говорить, что "Тургенев не глубок", что "во многих отношениях его творчество - общее место", что он серьезные явления жизни изображает "поверхностно и в тонах слишком легких", что образованность у него "неприятная". Совершенно освобождая себя даже от таких, например, общеизвестных фактов, как смелый разрыв Тургенева с новым поколением, критик решается утверждать, что Тургенев всегда помнил "про молодежь, не хотел уронить себя в ее глазах". И, единым взмахом пера уничтожив все, что отвело Тургеневу великое место в истории русской литературы, А. вслед за тем называет то, что в Тургеневе ему нравится: "Два приятеля", "Часы", "Рассказ отца Алексея". В характеристике Островского критик не хочет отделить бытописателя от тупости изображаемого им быта. Третий том "Силуэтов", посвященный писателям наших дней, идет еще дальше по пути произвольных толкований и немотивированных симпатий. Можно объяснить себе, почему А., с его культом полной отрешенности от злобы дня, нравится Бунин и совершенно не нравится Горький . Труднее понять, почему он сводит к нулю отрешенного от условий места и времени Леонида Андреева , и совершенно нельзя понять неслыханную резкость, с которою он обрушился на Брюсова . В чрезвычайной тщательности, с которою Брюсов отделывает свои стихи, критик-импрессионист, забыв "муки слова" даже в пушкинском тексте, усматривает доказательство того, что он от "Господа никакого таланта не получил". Не останавливаясь на других, чрезвычайно частых в А. капризах импрессионизма, нельзя не сказать, что, в конце концов, они вредят изящному дарованию А.С. Венгеров.<br>... смотреть
Айхенвальд, Юлий Исаевич (12 дек. (янв.?) 1872, г. Балта — 17 или 21 дек. 1928) — лит. критик, переводчик, литературовед, публицистПсевдонимы: А.; А—д... смотреть
АЙХЕНВАЛЬД Юлий Исаевич (1872-1928) - российский критик и публицист. Представитель т. н. импрессионистической критики. В работах о русской и западноевропейской литературе ("Пушкин", 1908; "Этюды о западных писателях", 1910; "Поэты и поэтессы", 1922) им используется метод интуитивного "понимания". В книге эссе "Силуэты русских писателей" (1906) - пересмотр литературных репутаций (в т. ч. М. Горького, В. Я. Брюсова). В послереволюционной публицистике расценивал большевистский переворот как трагически закономерный финал истории империи. Выслан за границу (1922).<br>... смотреть
АЙХЕНВАЛЬД Юлий Исаевич (1872-1928), российский критик и публицист. Представитель т. н. импрессионистической критики. В работах о русской и западноевропейской литературе ("Пушкин", 1908; "Этюды о западных писателях", 1910; "Поэты и поэтессы", 1922) им используется метод интуитивного "понимания". В книге эссе "Силуэты русских писателей" (1906) - пересмотр литературных репутаций (в т. ч. М. Горького, В. Я. Брюсова). В послереволюционной публицистике расценивал большевистский переворот как трагически закономерный финал истории империи. Выслан за границу (1922).... смотреть
АЙХЕНВАЛЬД Юлий Исаевич (1872-1928) , российский критик и публицист. Представитель т. н. импрессионистической критики. В работах о русской и западноевропейской литературе ("Пушкин", 1908; "Этюды о западных писателях", 1910; "Поэты и поэтессы", 1922) им используется метод интуитивного "понимания". В книге эссе "Силуэты русских писателей" (1906) - пересмотр литературных репутаций (в т. ч. М. Горького, В. Я. Брюсова). В послереволюционной публицистике расценивал большевистский переворот как трагически закономерный финал истории империи. Выслан за границу (1922).... смотреть
(12.1.1872, Балта, Подольской губ. 17.12.1928, Берлин) литературный критик, переводчик, философ. Родился в семье раввина. Окончил в Одессе Ришельевскую гимназию ( 1890) и историко-филологический факультет Новороссийского университета (1894), получив диплом 1 -и степени и золотую медаль за философскую работу «Эмпиризм Локка и рационализм Лейбница». Печатался в газетах с 14 лет. После переезда в Москву (1895) преподавал в гимназии, университете им.А.Шанявского, на Высших историко-филологических женских курсах В.Полторацкой. Член Пушкинской комиссии Общества любителей российской словесности, ученый секретарь Московского психологического общества и секретарь редакции журнала «Вопросы философии и психологии». Театральный обозреватель. Член редакции журнала «Русская мысль» (1902-3, 1907-8). Сотрудничала газете «Русские ведомости» (1895-1902), в журналах «Научное слово», «Вестник воспитания», в 1911-19 в газетах «Речь», «Утро России». Выступал вначале преимущественно как переводчик и автор статей на философско-педагогические темы.Ф.Степун рисует портрет молодого А. «Застенчивый, тихий, ласковый, ко всем очень внимательный, духовно сосредоточенный и серьезный, источающий дыхание мягкости и благожелательности, всегда изумительно ровный и верный самому себе, чуждый социальнополитической злободневности». Литературное имя приобрел благодаря сборнику статей «Силуэты русских писателей» (СПб. 1906), где изложил главные принципы своего литературнокритического метода «принципиального импрессионизма». В основе его отказ от претензий на научность литературоведческого анализа, ибо литература «своей основной стихией имеет прихотливое море чувства и фантазии.. со всей изменчивостью его тончайших переливов... Одно то, что мысль и чувство разнятся между собой, делает литературу «беззаконной кометой в кругу расчисленных светил»; «искусство недоказуемо; оно лежит по ту сторону всякой аргументации». Методу А. отвечал жанр его работ литературно-критических эссе, изобилующих метафорами и афористичными формулировками. Как отмечал Ф.Степун, А. был «близок завет Фридриха Шлегеля, требовавшего, чтобы критическая статья представляла собою художественное произведение». «Легенда об Айхенвальде», сложившаяся в результате идеологизированной трактовки его творчества, создала упрощенный образ А. талантливого, но «несерьезного» критика, неисправимого субъективиста и интуитивиста. Еще более упрочилась эта легенда в советское время, когда работы А. попали в разряд запрещенных. В действительности А. располагал четкими эстетическими критериями и ясными общественно-политическими и нравственными идеалами. В представлении А. писательтворец выступает как жизнеутверждающее начало, одухотворяющее косную природу. «Писатель по отношению к своей материи зиждущая форма... Орфей, победитель хаоса, первый двигатель, он осуществляет все мировое развитие. В этом его смысл и величие». А. высказывал мысли о диалогически-коммуникативной природе искусства. Литературное произведение диалог между писателем и читателем, где читатель соавтор художника; оно неисчерпаемо: «писателя никогда нельзя прочесть до конца». Полемика между А. и критиками социологической ориентации особенно обострилась после публикации его работы о В.Белинском (1913), в которой А. утверждал, что Белинский «человек шаткого ума и колеблющегося вкуса», отличавшийся «умственной несамостоятельностью», отсутствием «широты духа и настоящей духовной свободы». Октябрьскую революцию А. встретил с неприязнью. По свидетельству И.Гессена, «А. был органическим противником всякого насилия... Отсюда непримиримая, буквально всепоглощающая ненависть к большевикам». Аналогичную оценку дал Г.Струве: «А, оставался таким же критиком-импрессионистом, каким был до революции... К большевистской революции и ее насилию над свободным творчеством он был непримирим». Перебиваясь после закрытия «буржуазных» газет случайными заработками, А. отказывался публиковаться в советских изданиях. Если в работе «Наша революция. Ее вожди и ведомые» (М. 1918), написанной в основном до октября 1917, он еще высказывал надежды на победу духовного начала в русском обществе, то в начале 20-х эти иллюзии полностью исчезли. В статьях «Похвала праздности», «Бессмертная пошлость», «Самоубийство», «Искусство и мораль» А, не столько критик, сколько философ. Определяя материализм как «цинизм, доходящий до величия», А. противопоставлял ему утверждающий духовную автономию личности спиритуализм. В статье «Писатель и читатель» защищал самодовлеющую сущность искусства, не подвластную злобе дня. Отстаивая такие взгляды, А. не мог вписаться в послеоктябрьскую российскую действительность, несмотря на то, что оба его сына стали коммунистами. Рецензируя сборник «Похвала праздности» (М* 1922), В.Полянский (П.Лебедев) писал, что А. «верный и покорный сын капиталистического общества, твердо блюдущий его символ веры, глубокий индивидуалист», По поводу его сборника «Поэты и поэтессы» (М., 1922), содержавшего, в частности, очерк о Н.Гумилеве, который был назван «поэтом подвига, художником храбрости, певцом бесстрашия», в «Правде» 2.6.1922 появилась статья «Диктатура, где твой хлыст» (подписана криптонимом О; многими, в том числе и самим А., приписывалась Л.Троцкому). В ней утверждалось, что А. «во имя чистого искусства» «называет рабочую советскую республику грабительской шайкой», и предлагалось «хлыстом диктатуры заставить Айхенвальдов убраться за черту в тот лагерь содержанства, к которому они принадлежат по праву...». В сентябре 1922 А. был выслан за границу вместе со многими учеными и писателями. Высылке предшествовали арест и сидение на Лубянке. В Берлине А. читал курс «Философские мотивы русской литературы» в Русской Религиозно-философской академии (с дек. 1922), часто выступал с лекциями и докладами. В конце 1922 был среди создателей литературного общества «Клуб писателей», принимал активное участие в деятельности созданного в 1924 Кружка друзей русской литературы, Вступил в Союз русских журналистов и литераторов в Германии, Сотрудничал в журнале «Новая русская книга», в рижской газете «Сегодня», но основным его пристанищем стала берлинская газета «Руль», где вел литературнокритический отдел. Вокруг А. группировался кружок литературной молодежи, среди участников которого был В.Набоков, назвавший А. в своих воспоминаниях «человеком мягкой души и твердых правил». Основной вклад А. в культурную жизнь русской эмиграции еженедельные «литературные заметки» в газете «Руль», в которых он утверждал, что нельзя теперь, как прежде, не быть публицистом: «Во все, что ни пишешь... неудержимо вторгается горячий ветер времени, самум событий, эхо своих и чужих страданий». В России, писал А., установилось «равенство нищеты и нищенской культуры», но «даже там, где беллетристы хотят присоединиться к казенному хору славословия, они то и дело срываются с голоса, потому что правда громче неправды... Талант органически честен». Искренними, правдивыми художниками в Советской России А. считал М.Зощенко, Вс.Иванова, Л.Лунца, Н.Тихонова; резко отрицательно оценивал проявления сервилизма, тенденциозности, насилия писателя над своим талантом в угоду политической конъюнктуре (В.Вересаев, М.Горький, В.Маяковский, А.Толстой, И.Ясинский и др.). Среди эмигрантов выделял И.Бунина, Б.Зайцева, А.Ремизова, И.Шмелева, поддерживал литературную молодежь М.Алданова, Н.Берберову, Г.Газданова, В.Набокова. Нередко обращался к мемуарному жанру: опубликовал в газете «Сегодня» цикл «Дай оглянусь...» о Л.Толстом, В.Короленко, А.Чехове, Вл.Соловьеве, Д.Мамине-Сибиряке и др.: в «Руле» о Л.Андрееве~, подготовил переиздание (включающее новые очерки) «Силуэтов русских писателей» (Берлин, 1923, т. 13; 1929, т. 1). Усилилась ориентация А, на классику: он подчеркивал, что эмиграция обязана сохранять и развивать культурные традиции, оборванные советской властью. В эмиграции литературно-критическая деятельность А. играла консолидирующую роль, поддерживая сложившуюся иерархию литературных авторитетов и ценностей.А. погиб в результате несчастного случая, попав под трамвай. «Вот и последний... Для кого теперь писать? Младое незнакомое племя... Что мне с ним? Есть какието спутники в жизни он был таким», откликнулся на его смерть Бунин. Осталась незавершенной начатая А. в Советской России книга «Диктатура пролетариата», задуманная как продолжение «Нашей революции», Соч.: Осколки воспоминаний // Лит-ра в школе, 1989, № 2; «Товарищество на пайках» // Час пик, 1992, 17 авг.; Русское общество и евреи: статьи // Вест. Еврейск, ун-та в Москве, 1992, № 1.... смотреть